Географические названия на о.Новая Гвинея, интересные факты.

Еще один широкий пласт русских географических наименований в Океании связан с экспедициями Н.Н. Миклухо-Маклая (1846-1888). Хотя Миклухо-Маклай прибыл в Океанию, когда золотая эра русских географических открытий уже закончилась, он рос на путешествиях того времени и даже лично встречался с Федором Литке. В 1871 году при поддержке Русского географического общества и императора он был доставлен на русском корвете «Витязь» на Новую Гвинею и высадился в бухте Астролябия. Пока матросы строили дом для путешественника, командир корабля П.Н. Назимов использовал эту стоянку для гидрографической съемки еще не картографированной бухты. Миклухо-Маклай писал в своем дневнике об этих днях: «Многие местности получили названия: небольшая бухточка, где «Витязь» стоит на якоре, названа в честь е. и. в. генерал-адмирала и президента имп. Русского Географического общества портом вел. кн. Константина. Все мыски были окрещены именами офицеров, делавших съемку, а остров, который виднелся у мыса Дюпере, назвали островом «Витязя»». Действительно, российская военно-морская карта бухты Астролябия покрыта русскими эпонимами. Мыс Обсервации кажется единственным местом, получившим свое название за свою функцию, так как это место служило точкой отсчета для съемки остальной части залива. Командир корабля Назимов, помимо политически выгодного названия порта Великого князя Константина, также назвал пролив именем российского императора Александра II, но остальные географические объекты в этом районе названы в честь лейтенантов и мичманов «Витязя».

К дневниковой записи Миклухо-Маклай вскоре делает приписку о том, что местное название острова Витязь — Били-Били. Об этом он узнал от своего друга Туя, который взял Маклая под свою защиту и стал его учителем языка. Именно от него, всего через пару недель после того, как корабль ушел, Миклухо-Маклай получил свой первый урок местной географии. «Узнал сегодня от Туя имена разных деревень, виднеющихся с моего мыска. – Записывал он в своем дневнике. — Я удивлялся числу имен: каждый ничтожный мысок и ручеек имеют специальное туземное название; так, например, небольшой мысок, на котором стоит моя хижина, где никогда до меня никто не жил, называется Гарагасси; мыс Обсервации напротив — Габина и т. п.».  В данном случае, когда Миклухо-Маклай еще не знал местного языка и не мог задать вопрос «Что это?», материальный посредник, его записная книжка, был особенно важен. «Слушая названия, я, разумеется, записывал их и на той же бумаге сделал набросок всей бухты, намечая относительное положение деревень. Туй это понимал, и я несколько раз проверял произношение названий деревень, прочитывая их громко, причем Туй поправил не только два названия, но даже и самый набросок карты».

Эта встреча определила последующее отношение Миклухо-Маклая к местным топонимам. Он кропотливо записывал их, и на всех его картах почти полностью отсутствует первый шквал русских топонимов, сделанных моряками «Витязя»; кстати, подобное же массовое наименование географических объектов в заливе Астролябия продолжалось и во время третьего русского визита в этот залив, на «Скобелеве» в 1883 году, когда были даны многочисленные русские названия в Порту Великий князь Алексей, около нынешнего Маданга. Среди бумаг Миклухо-Маклая сохранилась интересная карта. По всей видимости это была оригинальная рукописная версия русской военно-морской карты со всеми русскими эпонимами, данными офицерами во время съемки в 1871 году, на которой Миклухо-Маклай методично вычеркивал фамилии русских офицеров, заменяя их местными топонимами.

Миклухо-Маклай, стремящийся сохранить имена используемые коренными жителями. Все они – и Миклухо-Маклай, и офицеры на борту корабля, обследовавшие залив, — были юношами, которым едва перевалило за 20. Моряки, проводя тренировочные гидрографические задания, возможно, просто играли в первооткрывателей. Эти русские

имена остались только на военно-морских картах, которые имели ограниченное распространение и практически не вошли в корпус мировой картографии.

Позиция Миклухо-Маклая в отношении местных топонимов тоже была не такой простой. Наряду с тщательной записью местных названий он и сам присваивал наименования различным объектам. Его пребывание на протяжении 2,5 лет в этом районе (1871-1872 и 1876-1877 гг.) было очень трудным, во многих случаях на грани просто физического выживания, и данные им географические названия служат маркерами его не только физических, но и эмоциональных путешествий. Прежде чем он узнал от Туя, что мыс, на котором он построил свою хижину, назывался Гарагасси, он назвал его мысом Уединения или даже мысом Отшельничества, потому что сначала он видел себя отшельником, который ради науки покинул мир белого человека. Впоследствии, когда оказалось, что его хижина была построена не на одиноком утесе, а на перекрестке торговых и социальных путей этого побережья и стала центром его контактов с местным населением, он в своих трудах, особенно в научных публикациях, называет его именно мыс Гарагасси, а не мыс Уединения. 

Следы интеллектуальных и эмоциональных путешествий Миклухо-Маклая мы можем найти в названиях гор – эти объекты он чувствовал себя свободным называть, так как они, по всей видимости, не принадлежали какому-либо племени и не имели единого названия. Так два горных пика хребта Мана Боро Боро он назвал в честь немецких философов Канта и Шопенгауэра. К их философии Миклухо-Маклай нередко обращался в своих работах, и возможно, глядя на далекие вершины гор на закате, размышлял о метафизических вещах. Отзвуки таких медитаций можно найти и в его дневнике: «Перед заходом солнца вид высоких гор, с их вершинами, пиками Канта и Шопенгауэра, был великолепен». Название горной цепи прямо за его хижиной было многослойным. Миклухо-Маклай назвал ее хребтом Карла Бэра, в честь знаменитого анатома, кабинетные исследования которого стали одним из факторов, подвигших его отправиться на Новую Гвинею. Несколько вершин в этом хребте он также назвал в честь дорогих ему людей. Так, он наносит на карту пик Мещерского, своего ближайшего друга; пик Елены, названный в честь великой княгини Елены Павловны, покровительницы искусств, взявшей под свое крылышко бывшего бунтаря Миклуху; и пик Константина, в честь великого князя, который помог ему добраться до Новой Гвинеи. Патриотизм Миклухо-Маклая, вероятно, отразился в наименовании горы в честь российского императора Петра Великого, а его прагматизм — в названии горы в честь министра иностранных дел Горчакова.

Похоже, что только горные вершины возвращали Миклухо-Маклая к его европейским привязанностям и связям. В остальном же это была пестрая ткань его постоянных контактов с местными жителями, которая все больше овладевала его вниманием. Во время поездки в северную часть залива Астролябия в августе 1872 г. он записывает: «Солнце показалось на горизонте и осветило архипелаг, спокойную поверхность бухты и далекие горы. Пролив между материком Новой Гвинеи и Григером [островом Грагед] совершенно безопасен, и бухта с ее многочисленными островами, огражденная от моря рифом, представляющим, однако ж, несколько проходов, может образовать хорошие гавани. Этой бухте мне надо будет подыскать имя, так как, хотя каждый островок имеет свое название, бухта именуется туземцами просто морем». Хотя он назвал гавань в честь Великого князя Алексея, для группы островов у него был другой выбор, о котором он писал: «Жизнь этих людей, их отношение между собою, обращение их с женами, детьми, животными произвели на меня впечатление, что эти люди довольны вполне своей судьбою, самими собою и всем окружающим. Я назвал поэтому эту группу островов, на которой еще не был, кроме меня, ни один европеец и которая не нанесена еще на картах, архипелагом Довольных людей — название, которое жители пока заслуживают».

Позже, пытаясь предотвратить европейское колониальное вторжение в Новую Гвинею, он будет использовать это название в своей антиколониальной борьбе, отмечая в своих публичных лекциях в Санкт-Петербурге в 1886 году, что вторжение торговцев «возбудят в местных жителях корысть», и приведет к насильственному захвату людей: «Не надо будет удивляться при таких условиях, если «Архипелаг довольных людей» со временем превратится в «Архипелаг людей свирепых» или, пожалуй, «Архипелаг убийц»». К сожалению, именно это и произошло, когда Германия вскоре оккупировала эту территорию для своей колонии. Немцы также германизировали некоторые топонимы, данные Миклухо-Маклаем. Так появились гавани Константинхафен и Алексисхафен, и именно в такой форме эти русские топонимы сохранились до сих пор.

Миклухо-Маклай оставил еще один важный топоним на Новой Гвинее, который присутствует на всех его картах — Берег Маклая. Он писал, что назвал его так «по праву первого европейца, поселившегося там, исследовавшего этот берег и добившегося научных результатов». В 1881 году он объяснял причины этого наименования: «название “Берег Маклая” было употреблено мной еще в 1872 г. с целью дать более удобную ссылку в научном описании, чтобы не нужно было постоянно повторять географическое положение исследованной части побережья между мысом Круазиль и мысом короля Вильяма — полосы земли с береговой линией, превышающей 150 миль, простирающейся вглубь до высочайших хребтов и имеющей в ширину в среднем 50—60 миль; это описание было принято ученым миром». Это название действительно легко вошло в антропологический, естественно-научный и политический дискурс уже при жизни Миклухо-Маклая и использовалось в западной литературе в течение нескольких десятилетий после этого, но ныне употребляется лишь как исторический топоним в связи с деятельностью Миклухо-Маклая. В Новой Гвинее это название помнили, по крайней мере, до Второй мировой войны, теперь же его заменили на Берег Рай, — название, которое впервые было нанесено на карты немецкой администрацией колонии. В России Берег Маклая остается единственным названием этой области, и его исчезновение с западных карт воспринимается как печальная утрата.